Изгнав из Норвегии ярлов Хакона и Свейна, Олав II стал единовластным правителем. Тем самым он аннулировал раздел Норвегии между Швецией и Данией, произведенный после победы коалиционного войска над норвежским конунгом Олавом Трюггвасоном в битве при Свёльде в 1000 году. Шведский и датский конунги перестали получать от своих норвежских ярлов подати с принадлежавших им по разделу земель. Из-за этого во время правления Олава Харальдссона возникли пограничные конфликты между Швецией и Норвегией. В 1017 году Олавом Харальдссоном была предпринята попытка решить норвежско-шведский пограничный конфликт, и в Швецию, к её правителю Олаву Эйрикссону, был отправлен послом Бьёрн Окольничий. С ним поехал и исландец Хьяльти Скеггьясон, приплывший из Исландии по вызову норвежского конунга. Хьяльти был личностью знаменитой. Он принял крещение в Норвегии от священника Тангбранда в числе первых исландцев. Вместе с Гицуром Белым, священником по имени Тормод и ещё несколькими людьми, посвященными в духовный сан, Хьяльти был отправлен Олавом Трюггвасоном в июне 1000 года в Исландию, чтобы возвестить там христианство. На Альтинге, в котором Хьяльти принимал участие, христианство в Исландии было принято в качестве официальной религии.
Посольство от Олава Норвежского должно было передать Олаву Шведскому такие слова: «Я хочу, чтобы между нашими странами был мир и чтобы граница между ними проходила там, где она проходила при Олаве Трюггвасоне». Посланцы прибыли к шведскому конунгу, надеясь исполнить возложенное на них поручение. Ингигерд, дочь Олава Шведского и вендки Астрид, была, однако, убеждена, что попытка примирить правителей не будет иметь успеха, поскольку её отец не может слышать его имени. Тем не менее Хьяльти, дождавшись, когда конунг будет в хорошем настроении, заговорил с ним о том, что Олав Харальдссон хочет мира, что он также хочет взять в жены его дочь Ингигерд и что такое сватовство было бы лучшим путём к миру. Конунг разгневался и повелел Хьяльти никогда больше не заводить этого разговора.
Ингигерд, дочь конунга, однажды беседовала с отцом и сказала ему: «Какие у тебя планы в связи с вашей ссорой с Олавом Толстым? Многие люди жалуются сейчас на это бедствие. Некоторые говорят, что они потеряли имущество, некоторые – родичей, из-за норвежцев, и никто из ваших людей при таких обстоятельствах не может свободно приехать в Норег. Это было вовсе неоправданно, когда ты заявил свои права на владение Норегом. Страна эта – бедная и труднопроходимая, и народ в ней ненадежный. Люди там в стране хотят в конунги кого угодно, только не тебя. Теперь, если бы я могла советовать, тебе следовало бы оставить свои претензии на Норег, но сражаться лучше в Аустрвеге за то государство, которым владели раньше конунги свеев и которое недавно подчинил себе Стюрбьёрн, наш родич, а Олаву Толстому позволить владеть своей отчиной и заключить с ним мир». Конунг гневно отвечает: «Таков твой совет, Ингигерд, чтобы я отказался от власти в Нореге, а тебя отдал в жёны Олаву Толстому. Нет, – говорит он, – этому не бывать. Напротив, зимой на тинге в Уппсале я объявлю всем свеям, что народ должен собраться в войско, раньше чем вскроется лёд. Я отправлюсь в Норег и предам эту землю огню и мечу, и так отплачу им за их неверность».
Помочь норвежским посланникам сказать шведскому правителю всё, с чем они приехали, взялся старый законоговоритель (lögmaðr) Торгнир Торгниссон, который собирался поехать вскоре на тинг в Упсалу. Тот тинг в Упсале, на котором законоговоритель и вооруженные бонды поддержали ярла Рёгнвальда и других сторонников Олава Норвежского, состоялся 15 февраля 1018 года. На нём было принято решение, что Ингигерд, дочь Олава Шведского, будет выдана замуж за норвежского конунга Олава Харальдссона. Свадьба должна была состояться той же осенью у границы между Швецией и Норвегией на восточном берегу реки Ёта-Эльв. Но когда Олав и сопровождающие его знатные норвежцы прибыли на условленное место, от конунга шведов никто туда не приехал, и не было от него никаких вестей. Олав Шведский, как стало очевидно, не сдержал своего слова.
Ранней зимой скальд Сигват отправился из Норвегии в Ёталанд к ярлу Рёгнвальду, чтобы разведать о планах Олава Шведского, и там он узнал из письма Ингигерд к Рёгнвальду, что к Олаву Шведскому приезжали послы конунга Ярицлейва (Ярослава Владимировича Мудрого) с востока из Хольмгарда (Новгорода) просить руки Ингигерд, дочери Олава, конунга свеев, для Ярицлейва, а также, что конунг Олав принял это. Одновременно со скальдом Сигватом к ярлу Рёгнвальду в Ёталанд приехала вторая дочь Олава Шведского – Астрид. Было решено сыграть её свадьбу с Олавом Норвежским без ведома конунга Швеции. Астрид была согласна. «Сигват и его люди отправились обратно и приехали к Олаву в Борг незадолго до йоля»; Олав тоже согласился на этот брак. После йоля племянник Сигвата отправился в Ёталанд за невестой, и они вернулись в Норвегию «к сретенью».
«Следующей весной приехали в Свитьод послы конунга Ярицлейва с востока из Хольмгарда, и ехали они, чтобы проверить то обещание, которое конунг Олав дал предыдущим летом: отдать Ингигерд, свою дочь, за конунга Ярицлейва. Конунг Олав повёл этот разговор с Ингигерд и говорит, что таково его желание, чтобы она вышла замуж за конунга Ярицлейва. Она отвечает: «Если я выйду замуж за конунга Ярицлейва, то хочу я, – говорит она, – в свадебный дар себе Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему относится». И гардские послы согласились на это от имени своего конунга. Тогда сказала Ингигерд: «Если я поеду на восток в Гардарики, тогда я хочу выбрать в Свиавельди того человека, который, как мне думается, всего больше подходит для того, чтобы поехать со мной. Я также хочу поставить условием, чтобы он там на востоке имел не ниже титул, чем здесь, и ничуть не меньше прав и почета, чем он имеет здесь». На это согласился конунг, а также и послы. Конунг поклялся в этом своей верой, и послы тоже. Тогда конунг спросил Ингигерд, кто тот человек в его государстве, которого она хочет выбрать, чтобы следовать за ней. Она отвечает: «Этот человек – ярл Рёгнвальд Ульвссон, мой родич». Конунг отвечает: «Иначе я собирался отплатить ярлу Рёгнвальду за измену своему конунгу, за то, что он уехал в Норег с моей дочерью и отдал её там в наложницы тому толстому человеку, который, как он знал, был нашим самым большим недругом; и за это этим летом он должен быть повешен». Ингигерд просила своего отца не нарушать клятвы, которую он дал ей, и к тому привели её просьбы, что конунг говорит, что Рёгнвальд может свободно покинуть Свиавельди, но больше не попадаться конунгу на глаза и не возвращаться в Свитьод, пока Олав будет там конунгом. Ингигерд послала тогда людей к ярлу и велела рассказать ему эти новости, и назначила ему место, где они должны будут встретиться. А ярл тотчас собрался в путь и поскакал в Эйстра-Гаутланд, и добыл там себе корабли, и отправился со своим войском на встречу с Ингигерд, дочерью конунга. Поехали они все вместе летом на восток в Гардарики. Тогда вышла Ингигерд замуж за конунга Ярицлейва. Их сыновьями были Вальдамар, Виссивальд, Хольти Смелый. Княгиня Ингигерд дала ярлу Рёгнвальду Альдейгьюборг и то ярлство, которое к нему принадлежало. Рёгнвальд был там ярлом долго, и был он известным человеком. Сыновьями ярла Рёгнвальда и Ингибьёрг были ярл Ульв и ярл Эйлив».
Брак Ярослава и Ингигерд был заключен в 1019 году, что описано в исландских анналах; она же восстанавливается и по хронологии «Круга земного». Сватовство Ярослава к шведской принцессе Ингигерд в научной литературе имеет ряд предположений, так по одной из причин, побудивших его заключить союз с Олавом Шведским, был военный поход по Восточному пути, совершённый ярлом Свейном Хаконарсоном в 1015 году. Ярослав якобы шёл на этот брак для предотвращения возможных в дальнейшем агрессивных действий, которые, как и раньше (нападение на Ладогу ярла Эйрика Хаконарсона в 997 году), предпринимались если не самим Олавом, то покровительствуемыми им его друзьями и гостями. Отмечая нестабильную обстановку в Южном Приладожье на рубеже X-XI веков, отрицательно сказывавшуюся как на состоянии международной торговли, так и на безопасности Новгорода, исследователи также охарактеризовали брак между Ярославом Мудрым и Ингигерд как попытку устранения нестабильности. Ладожское ярлство в результате превратилось в своеобразную буферную зону между Скандинавией и Русью: став владением шведки Ингигерд, эта область оказалась защищенной от нападений шведов, а, будучи передана ярлу Рёгнвальду, другу Олава Норвежского, – и от нападений норвежцев. Передача Ладоги знатному скандинаву в начале XI века не фиксируется никакими другими источниками, кроме «Саги об Олаве Святом» Снорри Стурлусона и «Пряди об Эймунде».
В работах Елены Александровны Рыдзевской и Арсения Николаевича Насонова описывается предположение, что в первой половине XI века киевские князья держали в Ладоге «наемного варяга-воина», которого «приходилось содержать», давая ему и его мужам жалование по договору. Согласно саге, Рёгнвальд получает звание ярла, а условие договора Ингигерд таково, что Рёгнвальд должен иметь «не ниже титул и ничуть не меньше прав и почёта», чем у себя дома. Аналогично и Эйлив, «взявший ярлство» после смерти Рёгнвальда, сам содержит дружину, будучи, как и его отец, «обязан данью конунгу Ярицлейву», что упоминается в «Пряди об Эймунде».
«Рёгнвальд Ульвссон был ярлом над Альдейгьюборгом… Он был великий вождь и обязан данью Ярицлейву конунгу, и дожил до старости».
«У Конунга Ярицлейва всегда были нордманны и свенские люди; и умер тогда ярл Рёгнвальд Ульвссон, а то ярлство взял ярл Эйлив. У него тоже было много нордманнов, и он давал им жалованье [по договору]. Это звание ярла давалось для того, чтобы ярл защищал государство конунга от язычников».
Рёгнвальд и Эйлив, в глазах авторов саг, облечены правом сбора дани в ярлстве (в Ладоге) и лишь какую-то определенную часть отдают конунгу. Михаил Борисович Свердлов полагал, что «Ярослав не только использовал скандинавов в качестве наёмников, но и поручал им управление значительными областями русского государства». Глеб Сергеевич Лебедев видит в Рёгнвальде «великокняжеского наместника»; аналогично, как «наместника великой княгини», оценивает его Анатолий Николаевич Кирпичников, замечая при этом, что «ладожские правители-шведы напоминали служилых князей».
В «Легендарной саге» возникла ещё одна тема, которая получила затем развитие у Снорри, – предварительные переговоры между русским князем и шведским конунгом. Речь идёт о том, что «полетели послания между ними», в «Круге земном» говорится о двух посольствах, направленных Ярославом в Швецию. В «Легендарной саге» также сообщается, что Олав отдал дочь в жены Ярицлейву «с большим богатством». Снорри Стурлусон рассказывает о том, что Ингигерд получает в качестве свадебного дара Альдейгьюборг и то ярлство, которое к ней относится, он обозначает свадебный дар Ярицлейва термином «tilgjöf», известным по древнейшему норвежскому областному судебнику второй половины XII века – «Законам Гулатинга», – нормы которого распространялись на юго-западную часть Норвегии. Условия, на которых невесте передавался «tilgjöf», были вполне традиционны: величина приданого, положенного шведской стороной за Ингигерд, должна была равняться стоимости Ладоги с прилегающими к ней землями и стоимости доходов, получаемых с данной территории. «Большое богатство», принесённое с собой на Русь принцессой Ингигерд, в рассказе Снорри подразумевается.
В древнерусских источниках сведений о жене Ярослава Владимировича совсем мало. Имя её мы встречаем в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона, где будущий митрополит обращается к покойному князю Владимиру со словами: «Виждь и благоверную сноху твою Ерину». Ингигерд иногда отождествляют с Анной, поскольку, согласно поздней новгородской традиции, так звалась жена Ярослава и мать Владимира. Подтверждением того факта, что жена Ярослава Ингигерд получила на Руси имя Ирина, служит летописное сообщение 1037 года об основании Ярославом Мудрым монастырей св. Георгия и св. Ирины, ибо Георгием назывался в крещении сам Ярослав, а Ириной могла стать в православном крещении скандинавская принцесса. Единственное, что точно известно об Ингигерд – дата смерти. В «Повести временных лет» сообщается: «Преставися жена Ярославля княгыни».
В ряде мест в сагах встречает намёк на существование между Ингигерд и Олавом Харальдссоном взаимной привязанности. Так, «Прядь об Эймунде» заканчивается фразой: «И когда Олав Святой Харальдссон был в Гардарики, был он у Рёгнвальда Ульвссона и между ними была самая большая дружба, потому что все знатные и славные люди очень ценили Олава конунга, когда он был там, но всех больше Рёгнвальд ярл и Ингигерд княгиня, потому что они любили друг друга тайной любовью».
В «Гнилой коже» рассказывается о том, как Ярицлейв построил великолепные палаты и ждал от своей жены Ингигерд слов восхищения. Однако она произнесла следующее: «Господин, – говорит она, – эта палата хорошо устроена, и мало найдется примеров такого же убранства, или лучшего, и чтобы столько богатства было в одном доме, или столь много хороших вождей и храбрых людей. Но все-таки лучше устроена та палата, в которой сидит конунг Олав Харальдссон, хотя она стоит на одних столбах». Конунг рассердился на нее и сказал: «Унижение звучит в таких словах, – сказал он, – и вновь ты показываешь свою любовь к конунгу Олаву,» – и дал ей пощёчину».
Примирение между супругами было достигнуто лишь ценой того, что Ярослав согласился на просьбу Ингигерд взять на воспитание сына Олава Харальдссона. Примечательны, слова, произнесенные Олавом Харальдссоном, когда он отправлял юного Магнуса на Русь: «думается мне, что нигде моему сыну не будет лучше, чем у конунга Ярицлейва и княгини, которую я знаю как самую выдающуюся из женщин и более чем дружелюбно расположенную ко мне».
В историографии упоминаются «чудеса» Св. Олава на Руси, например, исцеление Олавом в Гардарики мальчика с нарывом в горле. Мотив исцеления Олавом мальчика принадлежит к числу рассказов о чудесах Св. Олава, которые начали возникать вскоре после его смерти. Чудеса упоминаются в скальдических стихах, созданных в 1030-1040-х годах; о них рассказывается в скальдической поэме Эйнара Скуласона «Солнечный луч», в житии Св. Олава, принадлежащем архиепископу Эйстейну, в «Древненорвежской книге проповедей», в «Легендарной саге об Олаве Святом»; о некоторых чудесах говорит и Снорри Стурлусон. Всего известно четыре «русских» чуда Олава: два прижизненных и два посмертных.
Исцеление Олавом мальчика в Гардарики относится к одному из немногих прижизненных чудес Олава: «Так говорится, что в Гардарики был такой случай, тогда когда там был конунг Олав, что у сына одной знатной вдовы образовалась опухоль в горле и мучила она его так сильно, что мальчик не мог глотать пищу, и считали его смертельно больным. Мать мальчика пошла к княгине Ингигерд, поскольку она была с ней знакома, и показала ей мальчика. Княгиня говорит, что она не знает никакого лечения, чтобы помогло. «Пойди, – говорит она, – к конунгу Олаву – он здесь лучший лекарь – и попроси его провести руками по больному месту у мальчика, и сошлись на мои слова, если он не будет соглашаться». Она сделала так, как сказала княгиня. И когда она пришла к конунгу, тогда говорит она, что сын её смертельно болен, что у него опухоль в горле, и попросила она провести по опухоли руками. Конунг говорит ей, что он не лекарь, попросил её пойти туда, где есть лекарь. Она говорит, что её сюда прислала княгиня, – «и она просила меня передать её слова, чтобы ты лечил так, как ты умеешь, и сказала она мне, что ты здесь, в этом месте, – лучший лекарь». Тогда конунг согласился и провёл руками по горлу мальчика и долго ощупывал опухоль, до тех пор пока мальчик не открыл рот. Тогда конунг взял хлеб и отломил немного, и положил крестом у себя на ладони, затем положил он это в рот мальчику, и тот проглотил. И с этого момента прошла вся боль в горле. Через несколько дней он был совсем здоров. Его мать была очень счастлива, а также другие родичи и знакомые мальчика. Тогда из-за этого стали поначалу думать, что у конунга Олава такие способные к лечению руки, как у тех людей, которые владеют этим искусством и о которых говорят, что у них хорошие руки, но позднее, когда всем стало известно о его чудесах, тогда это было воспринято как настоящее чудо».
Этот сюжет, как отмечает Елена Александровна Мельникова, носит сугубо бытовой характер, направлен исключительно на прославление святого и принадлежит к самой распространенной в светской литературе категории чудес. Сопоставление текстов «Легендарной саги» и «Круга земного» демонстрирует развитие сюжета. В «Легендарной саге» Ингигерд, отправляя мать больного мальчика к Олаву, говорит, что люди не зовут его лекарем, а после исцеления следует ремарка: «И назвали его тотчас в городе так». В «Круге земном» Ингигерд говорит: «Пойди… к конунгу Олаву – он здесь лучший лекарь».
Снорри Стурлусон приводит строфу скальда Сигвата о том, что у Олава после смерти волосы и ногти продолжали расти, как у живого:
«[После перенесения тела конунга Олава в церковь Клемента в Нидаросе и объявления Олава святым произошло много чудес.] Епископ оберегал святость конунга Олава, обрезал его волосы и ногти, так как они росли, как бывало и тогда, когда он жил в этом мире. Так говорит скальд Сигват: «Я не лгу, если у Олава выросли волосы, как у живого человека; охотнее всего превозношу я людей конунга в моей песни. Но особенно того человека, который узрел видение: волосы, которые выросли из светлого черепа; в Гардах избавил он от страданий Вальдамара». [Следует несколько вис из песни скальда Торарина Славослова о чудесах Святого Олава.]».
По мнению Елены Александровны Мельниковой, что, хотя рассказ и не поддается исторической интерпретации, показателен сам факт того, что уже в1040 году возник рассказ о чуде Олава, локализуемом на Руси, и произойти это могло только в среде скандинавских поселенцев и путешественников на Руси, имевших к тому же тесные и постоянные контакты с Норвегией.
В житии Св. Олава, принадлежащем архиепископу Эйстейну, в «Древненорвежской книге проповедей», в «Легендарной саге» и в версии «Отдельной саги» по «Книге с Плоского острова» описывается чудо иконы Олава, принадлежащее к посмертным чудесам святого: «В некоем городе Русции, который называется Хольмегардер, вдруг случился такой пожар, что, казалось, городу угрожает полное уничтожение. Его жители, лишившись от чрезмерного страха самообладания, толпами стекаются к некоему латинскому священнику по имени Стефан, который там же служил в церкви Блаженного Олава. Они надеются в такой крайней нужде воспользоваться помощью блаженного мученика и проверить наверняка то, что они узнали о нём по слухам. Священник же, нисколько не медля, идёт навстречу их пожеланиям, берёт в руки его образ и выставляет его против огня. И вот, и огонь не распространяется дальше, и прочая часть города освобождается от пожара».
Два латинских и три древнескандинавских текста практически тождественны. Несколько сокращён по сравнению с остальными вариантами текст «Легендарной саги». Спасение горящего города при помощи иконы патрона находящейся в городе церкви является общим местом в рассказах о чудесах святых. Аналогично в «Отдельной саге об Олаве Святом» по «Книге с Плоского острова» содержится рассказ о пожаре в торговом городе (в том городе, где был похоронен конунг Олав) во времена конунга Магнуса Голоногого: огонь разошёлся широко, и тогда из церкви была вынесена рака с останками конунга Олава и противопоставлена огню, и огонь не пошёл дальше. Данный мотив указывает на существование в Новгороде церкви Св. Олава. Оналичии в Новгороде варяжской церкви Св. Олава говорит и ещё один важный скандинавский источник – руническая надпись из Шюсты (в Упланде), сообщающая о некоем Спьяльбуде, который «умер в Хольмгарде в церкви Олава». Летописи отмечают существование варяжской церкви в Новгороде, но без имени патрона. Новгородская летопись под 1152 года сообщает о пожаре «въ сред Търгу», в котором «церквии съгоре 8, а 9-я Варязьская», под 1181 годом – что «зажьжена бысть церкы от грома Варязьская на Търговищи», под 1217 годом – что «въ Варязьскои божници изгорѣ товаръ вьсь варязьскыи бещисла», а под 1311 годом – церквей «каменых 6 огоре, 7-я Варяжьская». Анализ более поздних источников приводит исследователей к выводу о существовании в Новгороде с конца XII века двух торговых иноземных дворов: немецкого с церковью Св. Петра и готского с церковью Св. Олава. Елена Александровна Рыбина на основании совокупного рассмотрения повести о новгородском посаднике Добрыне и целого комплекса разнообразных письменных сообщений заключает, что «Готский двор с церковью св. Олафа на нём был основан в Новгороде не позднее первого десятилетия XII века».
Существование скандинавского купеческого двора в Новгороде указывает на то, что к XII веку торговые связи Руси и Скандинавии носили в известной мере постоянный, регламентированный характер. Исследователи внешней торговли Древней Руси отмечают, что, «как ни скудны источники, они позволяют заключить, что уже в ту далекую пору складывались относительно устойчивые системы межгосударственных торговых союзов». Новгородская первая летопись под 1134 годом отмечает, что «рубоша новгородць за моремь въ Дони». А под 1188 годом – что «рубоша новгородьце Варязи на Гътехъ»; в ответ на это Новгород разорвал торговый мир: «не пустиша из Новагорода своихъ ни единого мужа за море, ни съла въдаша Варягомъ, нъ пустиша я без мира».
Мотив чудесного исцеление немого раба в церкви Св. Олава в Хольмгарде встречается в тех же источниках, что и чудо иконы, за исключением версии «Отдельной саги» по «Книге с Плоского острова»: «Один варяг на востоке в Гардах купил себе одного молодого раба. И был тот немой и не мог говорить, однако был он разумный и искусный во многих вещах. И не знал ни один человек, какого он рода, потому что он не мог сказать этого, даже если его об этом спрашивали. Все же многие люди говорили, что он, должно быть, норвежец, потому что он изготовлял оружие, как они, и украшал его, как делали одни варяги. И вот этот несчастный человек со своим слабым здоровьем повидал многих господ. И как всегда может случиться, это привело к тому, что некий купец освободил его и дал ему свободу по причине мягкосердечия. Тогда отправился он по своей воле и прибыл в тот город, который зовется Хольмгард. И дала ему приют одна хорошая женщина. И прожил он там много дней. А эта хорошая женщина всегда посещала все богослужения, обращенные к конунгу Олаву. И почитала она этого великого и милосердного конунга с великой любовью и верой. И вот однажды ночью, когда она заснула, явился ей Олав Святой и так сказал ей, что тот юноша должен последовать за ней на следующий день к заутрене. Она сделала так, как он повелел, привела его с собой на службу в церковь. И как только он пришел в церковь, стал его клонить сон, и лег он и заснул, пока священники служили службу. Вслед за тем он увидел во сне того самого человека, и подошел тот к нему в той же самой одежде и в том же обличье, в котором являлся прошлой ночью той женщине. И дал ему речь и исцеление своей милостью и милосердием всемогущего Бога при помощи святого конунга Олава».
О возвращении Олава Харальдссона из Гардарики, равно как и о его поездке туда, упоминается, за исключением «Истории Норвегии» и «Обзора», во всех источниках данного круга. В «Легендарной саге», в «Красивой коже» и в различных редакциях саги Снорри Стурлусона рассказывается о том, чтo заставило Олава вернуться в Норвегию, а именно – известие о гибели ярла Хакона. Дело в том, что ярл Хакон стал правителем страны после отъезда Олава. Летом 1029 года он приплыл в Англию за своей невестой, а в обратный путь собрался «только поздней осенью», и корабль его затонул. Узнав об этом, Бьёрн Окольничий отправился на Русь за конунгом Олавом и приехал туда «зимой на самый йоль». Под 1029 годом анналы сообщают о том, что Олав прибыл на восток в Гарды, а ярл Хакон утонул. Согласно «Красивой коже», за Олавом, живущим в Гардарики, едут «многие его друзья с севера из Норега». В рукописи A логика изложения явно нарушена: сначала говорится, что к Олаву поехали друзья, и он узнал новости; тут же излагаются и сами новости: утонул ярл Хакон, и осенью об этом стало известно в Норвегии; несколько дальше повторно сообщается. «После этого послали друзья конунга Олава ему слово, что в стране той нет правителя».
Рассказ Снорри о том, как Бьёрн Окольничий собрался в дорогу после того, как стало известно о гибели ярла Хакона, а это случилось осенью, – интересен описанием пути из Норвегии на Русь и временем на него затраченным, «зимой на йоль», т. е. к двадцатым числам декабря, Бьёрн прибыл на Русь к конунгу Олаву: «Бьёрн Окольничий узнал те новости, о которых уже говорилось, что ярл Хакон утонул. Тогда он изменил свое мнение, он раскаялся в том, что нарушил верность конунгу Олаву. Он посчитал себя свободным от того договора, который он дал на верность ярлу Хакону. Бьёрну подумалось, что теперь появляется надежда, что к власти вновь придет конунг Олав, если он вернется в Норег, поскольку там тогда не было правителя. Бьёрн быстро собрался в путь и взял с собой несколько человек, двигался он затем день и ночь, то на лошадях, когда это было возможно, то на корабле, если это было необходимо, и не останавливались они в своей поездке, пока не прибыли зимой на йоль в Гардарики к конунгу Олаву, и был конунг очень рад, когда Бьёрн его нашел. Конунг тогда узнал многие новости с севера из Норега. Бьёрн говорит, что ярл утонул и в стране не было правителя. Эти новости обрадовали всех тех, кто последовал за конунгом Олавом из Норега и у кого там были владения, родичи и друзья, и кто, в тоске по дому, стремился вернуться домой. Многие другие новости из Норега рассказал Бьёрн конунгу, те, о которых ему было любопытно узнать».
Снорри Стурлусон рассказывает о предложении, сделанном Олаву Ярицлейвом и Ингигерд в тот момент, когда Олав собрался отправиться назад в Норвегию, – остаться у них и взять в управление некое языческое государство. Этот рассказ ориентирован на возвеличение знатного скандинава за пределами Скандинавии: «С тех пор как конунг Олав приехал в Гардарики, он много заботился и размышлял о том, какое решение ему принять. Конунг Ярицлейв и княгиня Ингигерд просили конунга Олава остаться у них и взять то государство, которое зовется Вулгариа (Vúlgáríá), и это часть Гардарики, и был народ в той стране языческий. Конунг Олав раздумывал над этим предложением, и когда он рассказал о нем своим людям, тогда все они стали отговаривать его оставаться там и убеждали его отправиться на север в Норег, в свое государство. У конунга также был план сложить с себя звание конунга и отправиться далеко в Йорсалир или в другие святые места и принять обет послушания. Но чаще всего он думал о том, нет ли какой возможности, чтобы вернуть свое государство в Нореге».
Некоторые переводчики саг на основании звукового сходства и смутного представления о существовании некогда Волжской Булгарии, отождествляют Вулгарию саги с этим государством. В указателе ко всем томам весьма квалифицированного издания исландских саг, увидевшего свет в первой половине прошлого века, на слово «Vúlgáríá» описывается: «Область или район в Гардарики, теперь – в России, на востоке в бассейне реки Волги, там где она, сделав изгиб в районе Казани, поворачивает на юг. Страна эта простиралась на юг дальше Саратова, столицей ее был Булгар, а жители назывались булгарами». Издатель древнеисландского текста «Круга земного» Бьярни Адальбьярнарсон в указателе отметил, что это – «Великая Булгария в бассейнах Волги и Камы»; переводчик «Круга земного» на английский язык Ли Миттон Холландер отметил в подстрочном примечании, что «это – Великая Булгария, область в среднем течении Волги»; издатель русского перевода «Круга земного» Михаил Иванович Стеблин-Каменский в указателе расшифровал топоним как «Волжская Булгария».
Исследователи, специалисты по истории Древней Руси, основываясь на звуковом сходстве Вулгарии и Булгарии, но при этом учитывая и историческую ситуацию в Волго-Камском регионе на рубеже первого и второго тысячелетий, стремились найти рациональное объяснение известию Снорри Стурлусона. Так, еще Николай Михайлович Карамзин высказал предположение, что Снорри имел в виду «область соседственную с Казанскою Болгариею: ибо народ Болгарский не зависел от России». Мнение датского слависта Адольфа Стендер-Петерсена основывается на том, что месторасположение данной страны, ни в коей мере не подвластной русскому правителю, достаточно фантастично. Сочувственно излагая точку зрения Стендер-Петерсена, американский славист Хенрик Бирнбаум утверждает, что единственное, что мог предпринять в данной связи Ярослав, – это всего лишь позволить Олаву отправиться в Волжскую Булгарию, важный центр торговли с Ближним и Средним Востоком.
Утверждение Снорри, будто Вулгариа – «часть Гардарики» лежит на поверхности. Стоит только вспомнить, как шёл в IX-XIII веках Волжский путь и каков его начальный северный отрезок; скандинавы не имели возможности попасть в Волжскую Булгарию, минуя Ладогу и Новгород. Но именно этот регион, именно эта транспортная артерия от Ладоги до Новгорода, где приплывающие в Восточную Европу скандинавы встречали цепочку укрепленных поселений, градов, и дали основание заморским гостям назвать в IX веке страну «Gardar» (Города-укрепления). В сознании проходящих этим путем скандинавов Гардарики и Вулгария, тем самым, оказались неразрывно связанными. В интерпретации Снорри Стурлусона, всеми силами стремящегося возвеличить норвежского конунга – Олава Харальдссона, святого покровителя Норвегии и «perpetuus rex Norwegiae», – русский князь Ярослав предлагает Олаву в управление (в качестве части Гардарики), не Полоцкую землю (»Palteskia ok þat ríki allt, er far liggr till») и не Суздальскую землю (»Suðrdalaríki»), а именно Вулгарию, говорит то, что Волжская Булгария занимала на «ментальной карте» средневековых скандинавов значение, которое придавалось в Скандинавии торговым поездкам по Великому Волжскому пути.
Небольшой рассказ «Отдельной саги» и «Круга земного» о том, как Олав Харальдссон сообщает Ярицлейву и Ингигерд о желании отправиться на родину, показателен в стереотипности используемой Снорри лексики: «После того как конунг Олав решил для себя, что он хочет отправиться домой, тогда сообщил он об этом конунгу Ярицлейву и княгине Ингигерд. Они отговаривали его от этой поездки, говоря, что в их государстве он может иметь такую власть, которая кажется ему наиболее подобающей, и просили его не ехать во владения своих врагов с таким малым войском, какое у него там было. Тогда конунг Олав рассказывает им свой сон и говорит при этом, что, как он подумал, это было знамение Божье. И когда они поняли, что конунг решил отправиться назад в Норег, тогда предложили они ему всю ту помощь в подготовке поездки, какую он хотел бы от них получить. Конунг благодарит их прекрасными словами за их участие, говорит, что он охотно примет от них то, что ему нужно для поездки».
Предлагая Олаву не уезжать и остаться на Руси, Ярицлейв и Ингигерд, согласно Снорри, говорят, «что в их государстве он может иметь такую власть, которая кажется ему наиболее подобающей». Точно так же Олав Шведский предлагает приехавшему к нему норвежскому ярлу Свейну остаться у него «и взять там в управление то ярлство («ríki» – «государство», но может быть и «ярлство» — от «jarlsríki»), которое ему кажется подобающим». Фрагмент из «Младшей Эдды» Снорри Стурлусона: Гюльви, конунг в Свитьод, узнав, что из Азии идут асы, поехал им навстречу и просил, «чтобы Oдин имел в его государстве такую власть, какую он сам хотел бы». Стереотипность формулировок заставляет сомневаться в достоверности сообщаемого Снорри, его информация отличается от той, что содержится в более раннем источнике, а именно в «Легендарной саге». Рассказ о приёме, оказанном Олаву Ярицлейвом, построен в соответствии с вполне определенной литературной формулой, ориентированной на возвеличение знатного скандинава за пределами Скандинавии, что снижает в данном случае достоверность саговой информации.
Говоря об отъезде Олава с Руси, Теодорик сообщает только о том, что Олав оставил на попечении у Ярицлава своего сына от наложницы; в житии Олава рассказывается, как, «вдохновляемый Божественным внушением», Олав двинулся в собственные пределы через земли Швеции. Авторы «Легендарной саги», «Красивой кожи», равно как и Снорри Стурлусон, говорят об оставленном на Руси сыне Олава Магнусе: «Сразу после йоля конунг Олав стал собираться в дорогу. У него там было около двух сотен своих людей. Конунг Ярицлейв дал им всем вьючных животных и то снаряжение, в котором они нуждались. И когда он был готов, тогда он отправился в путь. Конунг Ярицлейв и княгиня Ингигерд проводили его с почестями. А Магнуса, своего сына, он оставил там у конунга. Тогда поехал конунг Олав с востока, сначала по льду вплоть до моря. А когда настала весна и сошел лед, тогда стали они снаряжать свои корабли, а когда они собрались и подул попутный ветер, тогда плывут они, и его плавание прошло очень хорошо. Конунг Олав привел свои корабли на Готланд, узнал там новости и из Свиавельди, и из Данмарка, и со всего Норега. Тогда стало точно известно, что ярл Хакон утонул, а в Нореге не было правителя. Конунг и его люди тогда подумали, что их поездка будет удачной, поплыли они оттуда тогда, когда подул попутный ветер, и держали путь в Свитьод».
Конунг Олав стал собираться в путь, зимой на лошадях добрался до моря, а весной 1030 года отплыл в Швецию. Погиб Олав в битве против войска лендрманнов и бондов при Стикластадире «в среду в четвертые календы августа месяца». Известие о битве и гибели Олава имеется и в исландских анналах.
