У германских народов боевое неистовство уходит корнями в своеобразный культ воина-зверя. «Превращения» в зверя, являющиеся высшей формой развития боевой ярости, известны практически у всех германцев. Поздние античные историки сообщают о «франкском неистовстве», о «воинах-волках» лангобардов. В боевом неистовстве выпускались столь неудержимые силы, что им не всегда мог противостоять дисциплинированный строй и искусство «правильного боя».
Снорри Стурлусон в труде «Круге земном» повествует о том, что «один умел делать так, что в битве его враги слепли или глохли, или их охватывал страх, или их мечи становились не острее, чем палки, а его люди шли в бой без доспехов и были словно бешеные собаки и волки, кусали щиты и сравнивались силой с медведями и быками. Они убивали людей, и их было не взять ни огнем, ни железом. Это называется впасть в ярость берсерка».
Понятие «ульфхеднар» расшифровывается как «некто, облаченный в шкуру волка, воплотившийся в волка». Дословный перевод названия, то получится «волкоголовый» («ulfhednar»; «ulfr» – «волк», «hedin» – «голова»). Связь ульфхеднара и берсерка настолько тесна, что оба термина зачастую выглядят как синонимы. Древнейший текст с упоминанием берсерков «Речи ворона» называет также волчьешкурыми. «Сага о Греттире» дает описание и относит их к берсеркам: «Энунд поставил свой корабль борт о борт с кораблем Торира Длиннолицего, в самой гуще войска. Харальд конунг напал на корабль Торира Длиннолицего, ибо тот был берсерк великий и бесстрашный. Яростно бились и те и другие. Тогда, по слову конунга, бросились вперед его берсерки. Их звали волчьи шкуры, не брало их железо, и ничто не могло устоять перед их натиском». «Сага об Инглингах» рассказывает о воинах Одина, которым свойственно бешенство волков: «Один мог сделать так, что в бою его недруги становились слепыми или глухими или наполнялись ужасом, а их оружие ранило не больше, чем хворостинки, и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты, и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей, и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками». «Сага об Исландцах» и «Сага о Вёльсунгах» упоминают о данной категории воинов, где говорится, что ульфхеднары были способны впадать в ярость берсерка, что наводит на мысль о том, что ульфхеднары являются или синонимом берсерков, или являются частью общности берсерков. Саги утверждают, что «ульфхеднары» действовали иногда в одиночку, но чаще всего небольшими группами, похожими на волчьи стаи. Саги упоминают факт об их свирепости, безжалостности, иногда бесстыдстве и пристрастии к развлечениям. Так что предания о «волколаках» и «оборотнях» выглядят вполне допустимым. До обращения германцев в христианство, считалось, что берсерки и ульфхеднары обладали сверхъестественной силой.
Из легендарных героев саг обладателями волчьих шкур стали Сигмунд и его сын Синфьотли. Однако описание их весьма фантастично, ибо и отец, и сын, надев волчьи шкуры, оборачиваются волками, что можно прочитать в приведенном отрывке «Саги о Вёльсунгах»:
«VIII. Сигмунд с сыном надевают волчью шкуру. Надо теперь сказать о том, что Синфьотли показался Сигмунду слишком молодым для мести, и захотел он сперва приучить его понемногу к ратным тяготам. Вот ходят они все лето далеко по лесам и убивают людей ради добычи. Сигмунду показался мальчик похожим на семя Волсунгов, а считал он его сыном Сиггейра-конунга и думал, что у него – злоба отца и мужество Волсунгов, и удивлялся, как мало он держится своего рода-племени, потому что часто напоминал он Сигмунду о его злосчастии и сильно побуждал убить Сиггейра-конунга.
Вот однажды выходят они в лес на добычу и находят дом некий и двух людей, спящих в доме, а при них толстое золотое запястье. Эти люди были заколдованы, так что волчьи шкуры висели над ними: в каждый десятый день выходили они из шкур; были они королевичами. Сигмунд с сыном залезли в шкуры, а вылезть не могли, и осталась при них волчья природа, и заговорили по-волчьи: оба изменили говор. Вот пустились они по лесам, и каждый пошел своей дорогой. И положили они меж собой уговор нападать, если будет до семи человек, но не более; и тот пусть крикнет по-волчьи, кто первый вступит в бой.
– Не будем от этого отступать, – говорит Сигмунд, – потому что ты молод и задорен, и может людям прийти охота тебя изловить.
Вот идет каждый своею дорогой; но едва они расстались, как Сигмунд набрел на людей и взвыл по-волчьи, а Синфьотли услыхал и бросился туда и всех умертвил. Они снова разлучились. И недолго проблуждал Синфьотли по лесу тому, как набрел он на одиннадцать человек и сразился с ними, и тем кончилось, что он всех их зарезал. Сам он тоже уморился, идет под дуб, отдыхает. Он молвил: «на помощь, чтоб убить семерых, а я против тебя по годам ребенок, а не звал на подмогу, чтоб убить одиннадцать человек». Сигмунд прыгнул на него с такой силой, что он пошатнулся и упал: укусил его Сигмунд спереди за горло. В тот день не смогли они выйти из волчьих шкур. Тут Сигмунд взваливает его к себе на спину и несет в пещеру: и сидел он над ним и посылал к троллам волчьи те шкуры.
Видит однажды Сигмунд в лесу двух горностаев, как укусил один другого за горло, а затем побежал в лес и воротился с каким-то листом и приложил его к ране, и вскочил горностай жив-здоров. Сигмунд выходит из пещеры и видит: летит ворон с листком тем и приносит к нему; приложил он лист к ране Синфьотли, и тот вскочил здоровым, точно и ранен никогда не бывал. После этого вернулись они в землянку и были там, пока не пришла им пора выйти из волчьих тех шкур. Тут взяли они шкуры и сожгли на костре и закляли их, чтобы они никому не были во вред. А в том зверином обличий свершили они много славных дел на землях Сиггейра-конунга».
Полностью ульфхеднары исчезают примерно к XII веку, и вместе с ними теряются способы тренировок, традиции и устои, характерные исключительно для воинов-волков. Волки благородные животные, и воин, который уподобляется им, должен быть не менее благороден.
