«Христианство принесло с собой сознание, которое делает его победу понятной: учение о грешной природе мира и связанной с ней проповеди о прощении. Наряду с ненарушенным расовым характером учение о первородном грехе было бы непонятным, потому что в такой нации живет надежное доверие к себе самому и к своей воле, которая воспринимается как судьба. Герои Гомера знали «грех» так же мало, как древние индийцы и германцы… Напротив, продолжительное чувство греха – это явление сопровождающее физическое кровосмешение. Расовый позор создает нестойкие характеры, ненаправленность мышления и действия, внутреннюю неуверенность, ощущение, что все это существование – «грех денег», а не таинственная и необходимая задача самоформирования. Но то чувство порочности неизбежно вызывает страстное желание получить прощение, как единственную надежду на избавление от позорного по крови существования. Поэтому само собой разумелось, что при существующих условиях все, что в Риме обладало характером, сопротивлялось наступлению христианства, тем более, что оно помимо религиозного учения представляло пролетарско-нигилистское политическое учение. Преувеличенно изображенные кровавые преследования христиан (таковыми) не были, как их изображают церковные истории…а были подавлением считавшегося опасным для государства политического явления. Учреждение церковных соборов, инквизиции и костров с целью уничтожения душ было преимущественным правом Церкви в их павловско-августовской форме. Классическая нордическая античность этого не знала, а германский мир тоже всегда возмущала эта сирийская сущность. Церковное христианство ставил в центр своих нападок, главным образом, Диоклетиан. Этот властитель…в личном плане был безукоризненным человеком, почитавшим Марка Аврелия и ведущим образцовую семейную жизнь. Во всех государственных мероприятиях Диоклетиан показал себя очень сдержанным, он был врагом любого бессмысленного принуждения граждан своей империи, человеком религиозной терпимости, который отдавал приказы принимать меры только против египетских чревовещателей, прорицателей и колдунов. Император Галлиен признал христианский культ (259 г.), христианские постройки можно было воздвигать, не встречая сопротивления; но то, что мешало органичному развитию, были в первую очередь постоянные ссоры конкурирующих между собой епископов. Диоклетиан прощал своим христианским солдатам неучастиев языческих жертвоприношениях и требовал только политической и военной дисциплины. Но как раз в этой области лидеры африканской Церкви бросили ему вызов, и рекруты отказались от службы, ссылаясь на христианство. Несмотря на любезные увещевания, античный пацифист бунтовал, пока не пришлось его казнить. Такие угрожающие проявления побудили Диоклетиана потребовать от всех христиан участия в государственных религиозных церемониях; христиан же, которые от этого отказались, он все еще не преследовал, а отстранял от службы в армии. Это имело следствием безудержную брань со стороны «христиан», сектантская разобщенность и взаимная борьба которых также угрожали всей гражданской жизни, Тогда государство прибегло в целях самосохранения к обороне…Но и здесь Диоклетиан не приговаривал строптивых к смертной казни – как это делал в случае купеческого обмана – а переводил в сословие рабов. Ответом было волнение, поджог в императорском дворце. Вызовы со стороны христианских общин, которые до сих пор оставляли в покое и которые поэтому стали самоуверенными, следовали один за другим по всей империи. Осуществляемые в ответ на это «страшные преследования христиан» со стороны «чудовищного Диоклетиана», составляли – девятьказненных мятежных епископов и в провинции мощного сопротивления (Палестине) – всего 80 приведенных в исполнение смертных приговоров. Самый же «всехристианский» герцог Альба приказал умертвить в небольших Нидерландах 100000 еретиков» (с. 55-56). Сколько было умерщвлено людей в «эпоху христианства» по всему миру – не знает никто… Когда иудео-христианство будет запрещено, как особо изуверская религиозная секта , ученые, возможно, и проделают этот труд и опубликуют мартиролог его жертв.
«Все это следует осовременить с тем, чтобы однажды снять гипнозсистематической фальсификации истории… Великая личность Иисуса Христа, как бы ее не изображали, после своей кончины была засорена и слилась с мелочами малоазиатской, еврейской и африканской жизни. В Малой Азии римляне установили строгий порядок и безжалостно взимали свои налоги; в угнетенном народе, следовательно, возникла надежда на вождя рабов и освободителя: это была легенда о Христе. Из Малой Азии этот миф о Христе дошел до Палестины, был там живо подхвачен, связан с еврейской идеей мессианства и, наконец, перенесен на личность Иисуса. В уста ему кроме его собственных проповедей были вложены слова и учения малоазиатских пророков, а именно в форме парадоксального преувеличения алтарных требований…Так Галилея связала себя со всей Сирией и Малой Азией» (с.56-57). «Этому всеобщему кровосмешению, овосточиванию и оевропеиванию христианства оказывало сопротивление еще пронизанное аристократическим духом Евангелие от Иоанна[1]. К 150 году встает грек Маркион, выступая в защиту нордической идеи миропорядка, основанной на органичной напряженности в классах, в противовес семитскому представлению о произвольной власти Бога и ее неограниченного могущества. Поэтому он отвергает и «Книгу Законов» такого ложного «Бога», т.е. Ветхий Завет. Аналогичные попытки предпринимали и некоторые гностики. Но Рим в результате своего расового разложения безвозвратно отдал себя Африке и Сирии, перекроил скромную личность Иисуса, соединил позднеримский идеал мировой власти с идеями безнародной мировой Церкви/ Борьбу первых христианских столетий следует понимать не иначе как борьбу различных расовых душ с многоголовым расовым хаосом. Причем сирийско-малоазиатская точка зрения с ее суеверием, колдовством, иллюзиями и чувственными «мистериями» объединила в себе все хаотическое, разрушенное, разложившееся и придала христианству противоречивый характер, от которого оно страдает и в настоящее время. Так, пропитанная холопством религия, защищенная неправильно истолкованной личностью Иисуса, проникла в Европу» (с.58).
[1] Если убрать из него всю иудейскую муть.
(Альфред Розенберг. «Миф XX века. Оценка духовно-интеллектуальной борьбы фигур нашего времени». Таллин)
